Эта эпопея, которую мы затеяли вместе с адвокатами Генри Резником и Юрием Заком, имеет в большей степени отношение не к судьбе одного обвиняемого Лебедева, а к отстаиванию принципов, на которых зиждется правовое государство. Одним из таких принципов является закрепленное в Конституции России положение о том, что международные договоры являются частью правовой системы нашего государства. В данном случае речь идет о международном соглашении, касающемся сферы прав человека.

26 сентября прошлого года меня пригласили в Бабушкинский межрайонный отдел Следственного комитета (это потом дело было поднято «наверх», в управление по расследованию особо важных дел о преступлениях против государства и экономики), где мне было официально предъявлено обвинение в совершении преступления – хулиганства по мотивам политической ненависти. Речь идет об инциденте во время записи программы «НТВшники» в сентябре 2011 года, когда, по мнению следствия, пострадал пребывающий ныне на камбоджийской «киче» девелопер Полонский.

Майор юстиции Роман Сиротин, под руководством которого целая бригада следователей СКР в составе семи человек к тому времени за рекордный срок (всего год) расследовала это сложнейшее дело, одновременно с предъявлением обвинения сообщил мне, что им «вынесено постановление об избрании меры пресечения в виде подписки о невыезде и надлежащем поведении». После чего вежливо предложил дать соответствующую подписку, т.е. поставить автограф на документе с таким названием. 

Если вы заглянете на сайт Следственного комитета, то увидите, что СКР всегда пишет в официальных сообщениях по подобным поводам примерно так: «имярек избрана мера пресечения в виде подписки о невыезде». Полагаю, следователи просто не знают, что это правовой абсурд. Ведь понятие «подписка» подразумевает некое согласие со стороны того, с кого она «берется», и ее нельзя «избрать» в одностороннем порядке. Человек может подписать, а может и не подписать.

Это обстоятельство вежливо объяснил следователю защитник Генри Маркович Резник. В соответствии с п. 3.4. документа под названием «Стандартные минимальные правила Организации Объединенных Наций в отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийские правила)», принятого Резолюций Генеральной Ассамблеи ООН 14 декабря 1990 г.   N 45/110, «не связанные с тюремным заключением меры, которые накладывают какое-либо обязательство на правонарушителя и которые применяются до формального разбирательства или суда или вместо них, требуют согласия правонарушителя». Проще говоря, если вас не посадили в СИЗО до суда, то ограничивать вашу свободу без вашего согласия никто не вправе.

Я посчитал (как мне кажется, вполне справедливо), что никаких оснований для ограничения моей свободы не существует. В УПК содержатся  четкие, исчерпывающие основания, на которых обвиняемому может быть избрана мера пресечения: если у следствия есть «достаточные основания полагать», что человек скроется, продолжит заниматься преступной деятельностью, будет угрожать свидетелям или уничтожать улики.

Допустим, я, рецидивист со стажем, имел умысел на все эти corpus delicti. Но зачем мне совершать эти деяния уже после предъявления обвинения? Ведь в ходе следствия на протяжении года я имел полную свободу для реализации своих преступных намерений. Неоднократно выезжал за границу и возвращался обратно, но при этом исправно ходил на допросы, не пропустив ни одного из них. В ходе визитов за рубеж мог уничтожить все улики, из коих мне известны лишь рваные джинсы и стул в студии канала НТВ. Продолжать преступную деятельность за рубежом тоже затруднительно – западные телеканалы теперь боятся приглашать меня в студию. Наконец, все допрошенные свидетели живут в России, а запугать зрителей CNN и BBC мне вряд ли удастся. Да их в качестве свидетелей и не вызывали – все больше безработных жителей Рузского района Подмосковья.

Поэтому подписывать подписку о невыезде (извиняюсь за каламбур) я отказался, сославшись на Токийские правила.

На том и расстались. Следственный комитет на своем сайте по привычке написал, что мне «избрана мера пресечения», я же остался в полной уверенности, что никакие меры пресечения меня не касаются. Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока под Новый год мне не понадобилось ненадолго выехать за рубеж – была плановая консультация у врачей,  и вопросы, связанные с медиа-бизнесом, требовали решений.

К тому времени мое дело уже находилось в само́м управлении по расследованию преступлений против государства и экономики, у следователя по особо важным делам Татьяны Русаковой, которую я решил уведомить о своих намерениях. В ответ из Следственного комитета мне пришло «решение» следователя, в котором говорилось что «основания для разрешения выезда А.Е.Лебедева заграницу» отсутствуют, так как ему «избрана мера пресечения». 

Мы обжаловали это «решение» в Пресненском суде, по месту работы следователя Т.Русаковой, так как налицо произвол и нарушение моих конституционных прав, закрепленных в международных обязательствах России. 

Однако судья Пресненского суда Д.Долгополов посчитал, что мы обратились не по адресу, так как рассмотрение дел по жалобам  следователей должно осуществляться тем районным судом, юрисдикция которого распространяется на место совершения предполагаемого преступления. И послал нас в Останкинский суд.

В Останкинском суде сейчас уже начато рассмотрение моего дела, которое из-за нарушений УПК было возвращено в прокуратуру. Мы обжаловали решение Пресненского суда в вышестоящей инстанции, Мосгорсуде

Для меня в этом деле не так важно разрешение на выезд. Если удастся в суде доказать, что действия следователей, «избирающих» не связанные с тюрьмой меры пресечения без согласия подследственных, являются незаконными, - это создаст важный прецедент, которым завтра смогут воспользоваться все, сталкивающиеся с нашей «правонарушительной» машиной.

Полагаю, что только за прошлый год минимум у ста тысяч человек подписка о невыезде была «взята» незаконно. Отдаю себе отчет в том, что система, вышедшая из шинелей Ежова, Вышинского и Ульриха, со своими привилегиями без сопротивления не расстанется.