Петр Авен – о банковском сервисе и выходе в Великобританию

Практически 25 лет я борюсь за уменьшение количества банков. Когда мы создали Альфа-Банк, в начале 1990-х годов, существовавало около 4000 банков и небанковских финансовых организаций. Тогда мы составляли открытое письмо с Александ­ром Мамутом (управляющий акционер Rambler Group. – Прим. Spear’s Russia) о создании двух­уровневой банковской системы и сокращении количества банков – оптимальным нам виделось число от 100 до 200. 200 – это потолок для России. Сейчас банков около 600.

Сегодня реальность такова, что банкам надо вкладывать средства в цифровизацию, и маленькие банки не имеют для этого ресурсов. Так что доля банков продолжит сокращаться естественным путем – это позитивный процесс, который стимулировали пандемия и кризис. Вообще, кризисы Альфа-Банку помогали, и не раз: перед кризисом 1998 года Альфа-Банк находился на 23-й позиции, а через несколько дней стал пятым или шестым. Мы были заранее готовы к переменам, в отличие от тех, кто находился впереди нас.

Сегодня у нас есть банки в России, Белоруссии, Казахстане, на Украине и в Нидерландах. Мы пытаемся построить банковский бизнес в Великобритании, купили контрольный пакет в компании Anna Money, которую основали Эдуард Пантелеев и Борис Дьяко­нов (сооснователи банка для предпринимателей «Точка». – Прим. Spear’s Russia), и вместе с ними занимаемся кредитованием и финансовым обслуживанием в Европе.

Петр Авен, председатель совета директоров Альфа-Банка.

Андрей Себрант – о космосе, BIGTECH и психологии

Подарок маркетологам

Эффект от пандемии для технологий носит не краткосрочный характер: он не будет ограничен 2020–2021 годами. Самое важное, что люди, и даже самые консервативные, за время локдауна уже успели привыкнуть к удаленным сервисам. Для многих маркетологов это был «подарок» – классическими инструментами сделать так, чтобы сотни миллионов, миллиарды людей начали использовать их технологические продукты, никакими маркетинговыми бюджетами, никакими призами и другими способами стимулирования потребительского спроса невозможно.

Космос, GPS и логистика

Космос, ближний космос – это всегда про землю. Марс и Луна – совсем другие истории. Ближний космос – это метеоспутники, связь, коммуникационные спутники. Еще не было интернета, а система «Орбита», которая позволяет передать сигнал на Дальний Восток без наземного мощного канала связи, уже существовала. Никакие сервисы современной мобильности не были бы возможны бeз GPS. Если посмотреть на все, что делает нашу жизнь в городе комфортной, то GPS – это база. Попробуйте себе представить как угодно реализованный сервис: неважно, курьерской доставки или такси, каршеринга, еще чего-то, связанного с мобильностью в городе, без средства геолокации.

Китайская «Бейдоу» – самая большая орбитальная группировка геопозиционирования, которая превосходит и GPS, и ГЛОНАСС, и тем более небольшой европейский Galileo. Все они дают возможность наземным сервисам развиваться экспоненциально.

Эти технологии позволяют нам осваивать районы, в которых нет оптики или другой наземной инфраструктуры. Сейчас любое освоение нового района или работа в удаленных местах в современном мире – это информационная связь с этой точкой. Неважно, имеем ли мы дело с группировкой пожарных, которая борется с таежным пожаром, или буровой, где ведется нефтеразведка, или со строительством любого объекта в удаленном месте. Поэтому важна возможность без таких ограничений, как раньше («а сколько будет стоить дотянуть сюда оптоволокно?»), начать строительство.

Сегодня для развития в любой точке на земле не нужно строить автомобильную или любую другую дорогу. Не нужно делать физическую линию связи, когда есть глобальное покрытие. Информационная инфраструктура не является тормозом и ограничителем для развития любой точки на планете.

История со Starship, в том виде, в каком ее подает Маск, тоже про логистку. В тот момент, когда Starship сможет садиться, окажется, что вы из любой точки планеты (а не с ближайшей базы) сможете доставить груз в другую точку планеты за два часа. Starship может действовать как супербыстрый челнок из одной точки в другую за два часа, включая взлет, посадку, лишний круг над планетой; доставит большую полезную нагрузку, и для посадки не нужно даже взлетно-посадочной полосы.

Монополия BigTech

Федеральную торговую комиссию (FTC) возглавила Лина Хан – крупный профессор, занимающаяся современными антимонопольными практиками. В пользу дробления BigTech говорит классическая экономическая теория: настоящий прогресс возможен тогда, когда у молодого поколения выше шансы вырасти до чего-то большого. Сейчас, когда что-то начинает «шевелиться» и представляет интерес для BigTech, это покупается. И, конечно, что-то по-прежнему «шевелится», но внутри них. Однако особенность BigTech в том, что своей монополией они не повышают, а снижают цены для конечного потребителя. Очень интересно, как будет развиваться ситуация дальше.

Андрей Себрант, директор по стратегическому маркетингу «Яндекса», кандидат физико-математических наук, профессор практики ВШЭ.

Александр Лебедев – о мороженом и водном транспорте

Благотворительность для Габона

В среднем полдня я занимаюсь благотворительными проектами: например, сегодня с утра разговаривал с помощником сына президента Габона о поставке российского мороженого для создания в стране рабочих мест. Грубо говоря, вся прибыль от этого проекта будет «приговариваться» к тому, что все больше и больше молодежи Габона начнет торговать мороженым на велосипедах с солнечными батареями.
Одна крупная российская компания уже поставляет мороженое в Сенегал: год-два назад они вышли в Конго, а сейчас смотрят на Сьерра-Леоне. Кроме того, по поводу экспорта я когда-то общался с Эфиопией, с премьер-министром, который сказал, что он лично будет торговать мороженым в парке. Но в стране началась война.

Доставка мороженого через порты – например, Либревиль – работает неплохо. В России очень качественное мороженое, и курс способствует экспорту. Нужно потратить 1 млн евро, есть менеджерские риски, но они обычные – я умею с ними управляться за 30 лет опыта. А дальше в стране создается 500 рабочих мест, но российские поставщики мороженого на этом зарабатывают.

«Эмпериум» и мировой рекорд

«Эмпериум» – производитель электро­судов, у нас есть промышленный комплекс в Отрадном Ленинградской области. Мы оцениваем целевой рынок водного электротранспорта в 30 млрд долларов в 2027 году.

В июне 2020 года мы спустили первое судно на воду – оно отплавало. Это 85-кресельное судно катамаранного типа, 20-метровое. Его показатель дальности – 150 км, что, в принципе, мировой рекорд, поскольку все суда, которые есть сейчас, как норвежские, так и шведские, нужно заряжать каждый час.

У нас есть большая 6-тонная батарея, которая заряжается от сети. Следующие четыре судна будут по 32 метра на 150 кресел – они будут называться «круизеры».

Мы уже заключили контракт с главным российским оператором и выходим на серийное производство: загружены заказами мы будем на два года с лишним. Сейчас ведем переговоры о сертификации с Великобританией и готовимся привести 32-метровое судно в Саудовскую Аравию следующей осенью, поставить его в районе города Neom (проект наследного принца Мухаммеда Салмана аль Сауда: подразумевается, что он станет высокотехнологичным поселением нового типа. – Прим. Spear’s Russia), где будет собран транспорт будущего. Мы хотим поставить там два понтона с резерву­арами сжиженного газа и газогенераторами – между ними будет плавать наше судно.

До пандемии водный транспорт перевозил примерно 2 млрд человек по миру. Но мы в 20 раз дешевле дизеля по топливу. Схема работы, которую мы предлагаем всем – от Ибицы до Великобритании, такова: мы сдаем суда в лизинг, нам платят лизинговую ставку и зарабатывают в пять раз больше, плюс получают разные бенефиты, льготы и т. д. Поскольку многочисленные ESG-директивы ЕС так или иначе склоняют к сокращению углеродного следа.

Александр Лебедев – предприниматель, филантроп, основатель InDeFi SmartBank.

Кирилл Комаров – о преимуществах атомной энергии

Нет более экономически привлекательного, в широком смысле слова, источника электроэнергии, чем атомная энергетика. Сравним электричество, произведенное на газовой или угольной станции и на атомной. Расклад очень простой: на станции, сжигающей ископаемое топливо, в себестоимости киловатт-час электрической энергии примерно 70–80% – это стоимость собственно топлива. В атомной станции стоимость топлива, уранового сырья – 3%. 3% – это гарантия защищенности экономики от волатильности энергетического рынка.

Атомная энергетика – это не только безопасный и надежный, бесперебойный источник чистой электроэнергии, но и источник электроэнергии по предсказуемой, стабильной цене. Такая предсказуемость – огромное преимущество атомной энергетики. Приведу свежий пример. Сейчас к нам приходят клиенты, причем даже из регионов, которые обеспечены электричеством и говорят: мы реализуем проект по строительству горнообогатительного комбината. Это проект на 40 лет: банкам нужна финансовая модель проекта всей стоимости нашей добычи. В себестоимости нашей добычи 40% – электрическая энергия. Банки хотят понимать, сколько будет стоить электричество, которое мы будем для себя получать. При этом рыночный прогноз идет только вверх. Если газ дорожает хотя бы на 20%, это поднимает цену на электроэнергию на 16%. На этом фоне даже если урановое сырье – то есть эти 3% – дорожает в два раза (пока этого не случалось), то прибавка в стоимости выглядит как инфляционная надбавка за этот же период времени.

Таким образом, мы, наверное, единственный производитель энергии, который может подписать на 40 лет вперед контракт не по формуле цены, а по условно фиксированной цене, с инфляционной надбавкой. Для других производителей подобное невозможно либо на такую длину, либо на такую степень достоверности, незыблемости ценовых условий.

Кирилл Комаров, первый заместитель генерального директора Росатома