Владислав Иноземцев о том, почему сегодня экономика уже не зависит ни от численности, ни от возраста населения
На прошлой неделе, выступая на Восточном экономическом форуме, президент поставил перед правительством задачу «в ближайшие три года выйти на устойчивый прирост численности населения на Дальнем Востоке».
В те же дни специалисты Росстата обнародовали цифры, свидетельствующие, что доля экономически активного населения страны достигла максимума с 1992 года — сегодня в России работают 70,1% трудоспособных граждан в возрасте от 15 до 72 лет. Значит ли это, что страна испытывает усугубляющиеся демографические проблемы, требующие повышения пенсионного возраста, более активного вовлечения в производственную деятельность трудовых резервов, плановой работы по стимулированию переезда в депрессивные регионы, и, наконец, поощрения иммиграции? Лично я в этом не уверен.
Большинство расхожих суждений на демографические темы восходят еще к временам, когда численность жителей была основным показателем мощи и успешности государства. Это было понятно в эпоху аграрного и чуть менее, но все же индустриального общества, когда производство росло пропорционально числу занятых, правителям нужны были массовые армии, а количество детей определяло саму возможность выживания старшего поколения в условиях отсутствия социального обеспечения.
Однако те времена прошли, и подходы следовало бы поменять.
Начать можно с общей численности населения. Сегодня не похоже, чтобы этот показатель существенно влиял на экономическую мощь страны или на уровень жизни. 36-миллионная Канада превышает по своему ВВП (рассчитанному по паритету покупательной способности валют, про номинальные показатели я не говорю) индустриальную Турцию и богатый нефтью Иран — две страны с 79-миллионным населением, а 17-миллионная Голландия — 100-миллионные Филиппины.
Не существует как таковой и оптимальной плотности населения: если сравнить формально успешные и быстро наращивающие число своих жителей США с Италией, чье население стагнирует в последние тридцать лет, окажется, что в Америке на 1 кв. км приходится 35 человек, тогда как в Италии — 202 человека.
До недавних пор значимым показателем считался средний возраст граждан страны: существенное увеличение числа пенсионеров и лиц старшего возраста представлялось угрозой для экономической активности, так как поддержание баланса пенсионной системы требовало увеличения налогов. Но даже это перестает быть проблемой, по мере того как, с одной стороны, увеличение продолжительности активной жизни позволяет пересматривать порог пенсионного возраста и, с другой стороны, медицина и personal care становятся одной из важнейших отраслей современной экономики.
Экономически старение населения еще не «завело в тупик» ни одну страну.
А исходящие от него угрозы, на мой взгляд, напоминают примитивные «ужастики» 1970-х годов: исчерпание ископаемых ресурсов, неспособность человечества себя прокормить, рассказы об автоматизации и роботизации, которые сделают безработными бóльшую часть населения любой развитой страны.
Я убежден: в XXI веке успешным может быть государство с любой численностью и любой плотностью населения, безотносительно к его медианному возрасту и уровню рождаемости. В той же мере справедливо и утверждение, что государство, чье население имеет самые «благоприятные» характеристики, может идти от одного провала к другому.
Все вопросы, так или иначе касающиеся населения, имеют в нашем мире не демографическую, а экономическую природу. Если обратиться к России, то у нас в данной сфере существуют очевидные проблемы, не касающиеся ни численности населения, ни его территориального распределения, а порожденные исключительно примитивизмом и убогостью нашего государственного управления.
Перед Россией не стоит вызова, обусловленного численностью ее граждан.
Страна вполне способна прокормить и дать работу и 200 млн, и 300 млн человек, но в то же время она может быть куда более обжитой и ухоженной, даже если ее население сократится и в полтора, и в два раза.
Перед Россией не стоит вызова, связанного со старением населения. Более трети пенсионеров (14,2 млн из 35,5 млн человек, по состоянию на 1 января 2016 года) продолжают работать, и пенсионную систему нужно, с одной стороны, привести в соответствие с изменившимися экономическими и социальными реалиями, о чем я уже писал, а с другой — перестать изымать из нее накопительный компонент, затыкая ими дыры, появляющиеся в бюджете из-за безумных финансовых аппетитов силовиков.
Перед Россией не стоит и вызова территориального размещения населения: в мире хорошо известны случаи, когда малонаселенные и не приспособленные для проживания территории вносят значительный вклад в благосостояние страны, а уровень жизни в них существенно превосходит средние показатели.
На мой взгляд, российскому руководству и народу следует осознать несколько важных обстоятельств.
Во-первых, то, что занятость занятости рознь. Хотя, казалось бы, все работники получают зарплату, тратят средства на покупку товаров и услуг и тем самым умножают ВВП страны, ситуация не столь проста.
Значительная часть «экономически активных» людей выполняют бессмысленные и даже вредные функции, сдерживая экономический рост.
При этом в России их число в последние десятилетия выросло до неимоверных величин. Я имею в виду полицейских (более 1 млн человек), охранников (около 900 тыс.), представителей разного рода контролирующих и проверяющих органов (около 700 тыс.), а также водителей и низшего обслуживающего персонала государственных и окологосударственных контор.
Вместе с военными и представителями органов безопасности эти категории граждан насчитывают до 7 млн человек, или около 10% экономически активного населения.
Эти люди в большинстве своем либо дублируют функции, по сути, с ними не справляясь (в нормальном обществе численность полицейских и охранников не может расти одновременно), либо создают искусственные препоны на пути экономического роста. Здесь — если Россия станет в будущем нормальнее — скрыт самый большой резерв пополнения числа производительных работников и преодоления «демографических» проблем.
Во-вторых, нужно осознать, что стремление сэкономить на оплате труда — глубоко порочная с экономической точки зрения практика. Прежде всего, в данном случае искусственно сдерживается потребительский спрос (в России сейчас зарплаты составляют менее 40% ВВП, тогда как в США — почти 70%) в конкурентных секторах, что поддерживает огосударствление экономики и сохранение ее устаревшей структуры.
Кроме того, низкие зарплаты препятствуют технологической модернизации (если у вас есть практически дармовая рабочая сила, зачем вкладываться к новые машины и оборудование), и в России это видно как мало где еще.
Наконец, низкие зарплаты порождают в ряде секторов искусственный дефицит работников, что стимулирует миграцию, еще более давящую зарплаты вниз и воспроизводящую этот порочный круг.
Иначе говоря, необходимо существенное повышение уровня минимальной зарплаты, это поможет как сократить излишнюю занятость, так и запустить процессы технологического обновления.
Превышение минимальной зарплаты прожиточного минимума трудоспособного гражданина хотя бы в 1,5 раза (что логично, учитывая необходимость содержать детей и лиц старшего поколения) быстро покажет отсутствие какого-либо дефицита кадров на российском рынке труда.
В-третьих, не следует, воскрешая советские мифы, удерживать население в регионах, непригодных для жизни.
С Курил и других отдаленных территорий уезжают не потому, что там мало платят, а потому что там нечего делать.
Вопреки расхожим представлениям, российский Дальний Восток изрядно перенаселен. Средняя плотность населения в Дальневосточном федеральном округе — 1,05 человека на 1 кв. км, тогда как на Аляске — 0,48 человека, а в Канадских Северных территориях — 0,07 человека. При этом региональный валовый продукт той же Аляски превышает ВРП Дальневосточного округа на 15%, а средние доходы населения в этом американском штате выше в 11 раз. И такая ситуация не делает экономику Аляски менее конкурентоспособной. Для сведения: главный ее экспортный продукт вовсе не нефть, а переработанные рыба и другие морские биоресурсы.
Мораль: если в регионе нечего делать, не нужно свозить туда людей и создавать города на вечной мерзлоте ради «освоения пространства», гораздо разумнее добывать полезные ископаемые вахтовым методом, развивать крупные населенные пункты и рассчитывать на то, что потенциального противника с юга сдержит не местное ополчение, а ответственная и рациональная внешняя политика или, на худой конец, самый крупный в мире ядерный арсенал.
Наконец, в-четвертых, государству следует проводить разумную политику в сфере образования и профессиональной подготовки. Сегодня в России формируется всеобщее высшее образование, в котором, учитывая состояние нашей экономики, нет необходимости. Однако, учась в вузе, молодежь теряет от четырех до шести лет потенциально производительного возраста — в условиях, когда работать по полученной «специальности» удается менее чем 35% выпускников.
Сокращение продолжительности избыточного образования, совершенствование системы выбора и продвижения талантливой молодежи и отсечение тех, кто вряд ли сможет воспользоваться преимуществами учебы, — еще один важный ресурс, из которого экономика может «черпать» необходимые ей кадры.
Все зависит не от того, сколько людей живет в том или ином обществе, а от того, живут они в нем или работают, а если работают, то насколько эффективно.
Список можно продолжать, но общий смысл ясен: эпоха, когда численность населения что-либо решала, прошла. Сегодня определяющим фактором экономического роста является качество рабочей силы, а не ее количество.
В «экономике знаний» сотня средненьких программистов не сделает того, чего добьется один талантливый специалист.
Работу, которую раньше делал целый колхоз, могут с помощью качественной техники выполнить три-четыре фермера. Современный мир — это цивилизация, которая давно уже вступила в период, когда среднеквалифицированная рабочая сила является ресурсом, предлагающимся в наибольшем избытке.
А если страна ощущает все больший ее дефицит, проблема не в низкой рождаемости, а в несовременности мышления ее элиты.
Владислав Иноземцев. Экономист. Выпускник экономического факультета МГУ. Доктор экономических наук. В 1990-е и начале 2000-х годов - банкир и финансист. С 1996-го - основатель и директор Центра исследований постиндустриального общества. Автор почти двух тысяч опубликованных текстов, в том числе книги "Эпоха разобщённости", написанной совместно с Даниелом Беллом, величайшим социологом второй половины ХХ века. Последовательный сторонник либеральной демократии, убежденный атеист, отрицающий любую апологию насилия и войны. Главный принцип: "говорить о фактах, а не об идеологической бредятине".
